Элайзия помедлила, потом тихо сказала:

— Молю Бога, Аллора, чтобы он помог тебе пережить удары судьбы, которые, несомненно, обрушатся на тебя. По правде говоря, я тоже желаю тебе всего хорошего. — С этими словами она повернулась и вышла из комнаты грациозная, величественная. Аллора поморщилась, вспомнив не слова ее, а взгляд.

Так же глядел на нее Брет, когда она пришла в себя после кошмарного отравления.

Слезы снова хлынули из ее глаз. Все это не имеет никакого значения. Тем более сегодня, когда умер ее отец. Великий Айон.

И сердце ее тоще как будто умерло вместе с ним.

Аллора отошла от камина, не взглянув на кровь на руках и на свою в клочья изодранную, испачканную одежду. Распрямив плечи, она вышла из сторожевой башни с высокоподнятой головой и молча прошла сквозь толпу. Люди расступились перед ней; она пересекла двор, направляясь к южной башне, в которой находилась часовня. — Тело ее отца уже перенесли туда, и оно было уложено на каменном постаменте. В отцовских руках, сложенных на груди, теперь был меч.

Аллора вгляделась в дорогое лицо, опустилась на колени и снова заплакала. Она плакала долго-долго…

Всю ночь Аллора провела в молитвах наедине со своим горем. А когда забрезжил рассвет, подумала, что, наверное, никогда больше не сможет плакать.

Глава 14

Брет отплыл из Лувра и едва ступил ногой на нормандскую землю, как получил от Вильгельма депешу, извещавшую, что его молодая жена вместе со своими родственниками той же ночью скрылась из Лондона.

За спиной Брета морские волны разбивались о берег, и он пытался вслушиваться в шум прибоя, чтобы заглушить овладевшую им слепую ярость. С тех самых пор как он вышел за порог своего лондонского дома, он находился в смятении и гневе, не веря тому, что Аллора желала ему смерти и. хотела отравить его. И несмотря на то что вино предназначалось для него, он терзался мыслью, что жена могла умереть, поэтому вопреки приказанию Вильгельма твердо решил не уезжать до тех пор, пока не минует опасность для ее жизни. Ему было мучительно больно видеть, как Аллора страдает, хотя он сам не мог бы вразумительно ответить, почему он так переживает. Она умышленно пыталась убить его, однако он не мог забыть ее страдальческого шепота, когда она уверяла, что это был не яд, хотя было бы безумием предполагать, что Роберт или кто-нибудь другой, кто замыслил сие злодеяние, осмелился бы рискнуть ее жизнью, лишь бы только погубить его. Но возможно, она действительно ничего не знала, потому-то сама и выпила отравленное вино.

Такие странные загадки преподносит иногда жизнь! Когда он впервые увидел Аллору, он восхитился ее красотой — и какой мужчина не согласился бы с ним? Стройная, грациозная и соблазнительная в каждом изгибе тела, каждом движении, не говоря уже, о каскаде золотистых волос, безупречной шелковистой коже и прекрасных, изумрудного цвета глазах, которые смотрели с вызовом, искушали, предостерегали и были изумительны. Правда, она раздражала его своей непомерной независимостью и этакой юношеской прямолинейностью. Но до их брачной ночи он даже не подозревал, что она превратится для него в наваждение. Однако после всего, что было между ними, такого поступка он не ожидал. Глядя в ее изумрудные глаза, он верил, что произошло какое-то чудо. Она поняла, что он не такое уж чудовище. Она сама притягивала его к себе, запустив пальцы в волосы, ее губы сами раскрывались навстречу его поцелуям. Это она страстно сжимала его в объятиях и разделяла с ним состояние абсолютной умиротворенности, наступающее после удовлетворения страсти.

Она не лгала ему. Она не раз с гордостью говорила, что ее народ свободен от ига Вильгельма. Она гордилась своей независимостью. И при первом же удобном случае сбежала от него.

Брет скрипнул зубами, проклиная собственную беспомощность. Король пребывал в самом мрачном настроении, напуганный тем, как развиваются события на всех фронтах. Он был теперь совсем не похож на того гениального стратега, которым восхищался Брет в дни своей юности. Вильгельм постарел и стал мнителен: ему приходилось в жизни так много сражаться, что теперь иногда ему чудилась опасность даже там, где ее не было. В 1085 году он собрал большую армию, увеличив ее за счет наемников, чтобы отразить на севере нападение армии короля Свейна. Правда, это вторжение прекратилось, едва успев начаться, потому что короля Свейна отвлекли внутренние распри в собственном королевстве. Однако к этому времени вновь создалось напряженное положение в Нормандии. Многих из союзников Вильгельма уже не было в живых, а Филипп, французский король, никогда не терял надежды возвратить себе Нормандию. Роберт, унаследовавший Нормандию, время от времени выступал против своего отца, объединяясь с королем Франции. Там и всегда-то было неспокойно, а теперь страсти накалились до предела.

Брет посмотрел на курьера и, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и размеренно, сказал:

— Если моей супруге захотелось провести это время со своим отцом, то пусть она с ним побудет. Я очень уважаю Айона Кэнедиса и, как только выполню поручение Вильгельма, поговорю со своим тестем сам.

Довольный тем, что удалось обуздать свой гнев перед посторонним человеком, он двинулся в путь.

По дороге в Руан Брет обдумывал тактику осады практически неприступной для лобового нападения крепости на Дальнем острове. Он пытался убедить себя, что сумеет избежать военных действий, понимая, что они вызвали бы ненависть к нему у того самого народа, которым ему придется править. Лаэрд Айон — человек разумный и справедливый, и, если им удастся встретиться и поговорить с глазу на глаз, ситуацию еще можно исправить. Наверняка лаэрд Айон предпринял побег на север исключительно под влиянием своего братца, а также из-за глупого упрямства самого Брета, не разрешившего Айону увидеться с дочерью.

Брет добрался до отцовского дома в Руане поздней ночью, но и отец, и братья еще не ложились, ждали и радостно встретили его. Они потребовали, чтобы он немедленно во всех подробностях рассказал им о своей неожиданной женитьбе и о внезапном исчезновении жены и новых родственников сразу же после его отъезда. Аларик д’Анлу, чью голову уже тронула серебристая седина, красиво сочетавшаяся со стальным отливом его глаз, печально выслушал рассказ сына.

— Ты согласился на этот брак ради своей матери, — убежденно сказал он.

Брет, уютно расположившийся в кресле спиной к огню, с бокалом вина в руке, которое в этом доме можно было пить, не опасаясь подвоха, пожал плечами.

— Сначала так и было, — честно признался он и посмотрел на отца. — Но меня никто не заставил бы жениться на ней, если бы я не заинтересовался открывающимися возможностями.

Его младший брат Филипп усмехнулся:

— Ты бы только послушал, отец, сколько разговоров ходит об этом браке! Говорят, что сбежавшая жена моего братца — одна из первых красавиц во всем христианском мире.

Аларик задумчиво выгнул бровь.

Брет, снова пожав плечами, бросил на брата суровый взгляд:

— Я же сказал, что заинтересовался открывающимися возможностями.

— А что теперь? — серьезным тоном спросил старший брат Робин, очень похожий на отца.

Брет развел руками:

— А теперь я здесь, в Нормандии, по приказу Вильгельма, а она, вероятнее всего, за стенами своей крепости, которая, как вы сами видели, представляет собой практически неприступный монолит. Чтобы взять ее приступом, мне потребовалась бы целая армия. Но, отец, ты тоже хорошо знаешь Айона Кэнедиса. Пока он жив, всегда есть надежда на мирное урегулирование разногласий, а потому я сказал, что не хочу, чтобы беглецов преследовали, и что, как только возвращусь, сам улажу свои дела со своей женой и ее родственниками.

— Это, по-моему, самое мудрое решение, — согласился Аларик. — Будем надеяться, что проблема, ради которой Вильгельм направил нас сюда, разрешится в ближайшее время. Подойди сюда, — сказал он Брету.

На столе была разложена подробная карта, и Аларик указал на ней место, где им было приказано задержать зарвавшихся рыцарей из Фландрии и стереть с лица земли пограничные городки и населенные пункты, откуда фламандцы совершали набеги на пограничные земли Нормандии, жгли, убивали, насиловали и вторгались далеко в глубь территории, принадлежавшей Вильгельму.